Кто боится ГМО?

О чем спор
Что же изменилось в позиции одного из виднейших борцов с ГМО? Оказывается, все очень просто. По словам самого Марка Лайнаса, он «открыл для себя науку». Ознакомившись с научной литературой, Марк вдруг понял, что ни один из столь яростно муссируемых им аргументов против генной инженерии не соответствует действительности. И решил извиниться.
Впрочем, особого эффекта запоздало джентльменский поступок Лайнаса не возымел – генная инженерия как была страшилкой, так ей и осталась: нации протестуют, правительства запрещают. Репутация ГМ-продуктов сегодня упала настолько низко, что большинство специалистов уже давно махнуло рукой на объяснения и оправдания.
Действительно, в прошлом году, несмотря на сентиментальное воссоединение Марка Лайнаса с оксфордскими агрономами, по миру прокатились очередные ГМО-волнения. Протестовали не просто против страшной кукурузы, а ни много ни мало против убийства компанией Monsanto четверти миллиона индийцев.
Дело в том, что в Индии действительно есть большая проблема: самоубийства разоряющихся фермеров. Сельскохозяйственные штаты, где урожай сильно зависит от непредсказуемой погоды, даже называют поясом самоубийств.

С 1990 года статистика самоубийств стала даже более угрожающей, чем раньше: во всей Индии покончили с собой 250 000 фермеров. Почему в 2013 году СМИ вдруг решили обвинить в этих самоубийствах фирму Monsanto, поставщика широко распространенного в Индии трансгенного хлопка, не совсем понятно. Как часто бывает в таких случаях, патетические истории о «семенах-убийцах» и их жертвах просто кочуют из издания в издание. В основном в форме довольно хлипких отсылок то к Al Jazeera, то к Huffington Post. Жизнь честных земледельцев, объясняли блогеры и активисты, оказывалась разрушенной не оправдавшим ожиданий модифицированным хлопком, из-за которого индийские фермеры повально разорялись. Ходили слухи о жертвах Monsanto, которые в необъяснимом порыве артистической мысли якобы выпивали произведенный компанией инсектицид в качестве способа самоубийства. Словом, Monsanto в очередной раз обновила собственную репутацию – где-то между Ост-Индской компанией и капиталистическим вариантом гестапо. Британский – что символично – таблоид Daily Mail на полном серьезе обвинял американского агропромышленного гиганта в геноциде индийцев. На самом деле никаких данных, уличающих ГМ-хлопок в доведении широких масс до самоубийства, нет. Вообще говоря, не факт, что этих самоубийств действительно стало больше в последние годы. 90% индийских фермеров с удовольствием используют хлопок Monsanto.С момента его введения в 2002 году продуктивность производства хлопка значительно выросла, а использование дорогостоящих пестицидов снизилось. По словам индийского министра сельского хозяйства, страна сегодня производит в среднем 5,1 млн тонн хлопка в год по сравнению с максимальным значением 3 млн тонн до введения ГМ-культуры. Индийские фермеры настолько любят ГМ-хлопок, что до того как он был одобрен, тонны трансгенных семян ввозились в страну контрабандой. Объяснить фермерские самоубийства «крахом ГМО в Индии» нельзя, потому что в Индии не было краха ГМО.

Глупость – в лице бывших соратников Марка Лайнаса, развернувших невиданную кампанию против опасностей ГМО, подогреваемую падкой до сенсаций прессой и всепроникающей научной безграмотностью. Биологическая наука еще никогда не встречала такого отпора со стороны общества. Деньги – в лице Monsanto, самой ненавидимой компании в мире, с 90-х годов сделавшей ставку на ГМ-продукты и связанные с ними технологии. С треском провалив собственную пиар-миссию, Monsanto ушла в тень (насколько это возможно для крупнейшего в мире производителя семян) и предпочла отстаивать свои интересы путем почти неприкрытого лобби в американском правительстве. Наконец, неудача – в лице Джерри Гелсингера, американского подростка, трагически скончавшегося в сентябре 1999 года. Это произошло в ходе испытаний геннотерапевтического препарата против наследственного заболевания, которым страдал Гелсингер. В результате его смерти оказалось свернуто огромное количество исследований и разработок в области генной терапии, а репутация генетики была окончательно уничтожена. Если бы уважающему себя биологу в 1990-м сказали, что через 25 лет «генная инженерия» будет почти ругательством, он, наверное, почувствовал бы себя Генри Фордом, которому запретили использовать конвейер из-за того, что тот слишком шумит. Новое тысячелетие наступило, но век генетики так и остался фантазией.

Что это такое
В сущности, человечество употребляет генетически модифицированные организмы с того момента, как появились земледелие и скотоводство. Селекция – целенаправленное скрещивание – «модифицирует гены» точно так же, как и собственно генная модификация. Например, кукуруза когда-то представляла собой небольшой злак размером с колос пшеницы. Случайные мутации – ошибки в генах – привели к значительному увеличению «колосьев», что было подмечено древними земледельцами Центральной Америки. Они стали скрещивать мутантные злаки между собой, получая в каждом поколении растения разнообразных размеров. Из них опять отбирались только самые большие. За несколько поколений селекционеры сконцентрировали в будущем маисе три разных мутантных «гена крупности». Те же совместным действием превратили скромного предка кукурузы в нечто привычное нам сегодня, но, вне всякого сомнения, изрядно напугавшее древних мексиканцев. Селекция, проще говоря, передвигает гены с места на место их целенаправленным перетряхиванием. Между селекцией и генетической модификацией в современном понимании есть всего пара отличий. Первое – селекционер не видит генов, которые передвигает. Он видит только результат их работы. Это несколько стесняет возможности такого передвижения. Но в грубых вещах типа размера, гены, в принципе, можно двигать и «вслепую» – почти любой современный фрукт тому свидетельство. Второе отличие – это именно метод переноса генов. Селекционер ограничен небогатым инструментарием эволюции: половым размножением и отбором. Методы неплохие, в меру надежные, но, конечно, очень медленные и что самое неудобное – работают только внутри вида. Сколько селекционеров мечтало в заморозки скрестить хрупкую пшеницу с карасем из ледяной реки? Хорошо, может, и немногие, но отказываться бы точно не стали.

В-третьих, людям вообще свойственно переоценивать собственные аллергические реакции: при детальном обследовании девять из десяти случаев «аллергии на еду» не подтверждаются. Наконец, в-четвертых, аллергенность ГМ-продуктов тестируется вдоль и поперек перед их выпуском на рынок. Документированных случаев аллергии на ГМО на сегодняшний день нет. Итого, для едока ГМО серьезной опасности не представляют. Основные риски их использования лежат за пределами обеденного стола. Например, принципиальным является вопрос о взаимодействии ГМ-растения с окружающей средой. Изменились ли способности организма к раз- множению после введения новых генов? Есть ли вероятность его выхода за пределы контролируемой культуры в дикую природу? Не приведут ли измененные свойства растения к нарушениям в пищевой цепи: например, как воспримут ГМ-картошку насекомые-опылители? Не повлияет ли трансген на устойчивость к паразитам и если да, то как? Все эти вопросы важны, требуют внимательного экологического контроля и этим контролем обеспечиваются.Но согласитесь, одно дело бояться, что ГМ-соя вызовет у всего мира рак, а другое – что она слегка сократит популяцию жуков в Айдахо. Наконец, особый гнев экологов и фермеров вызывают патентные законы, лоббируемые Monsanto. Разумеется, компании выгодно, чтобы ГМ-семена закупались каждый год. Поэтому она прибегает к многочисленным хитростям: от генетических уловок, предотвращающих размножение семян, до авторских прав на введенную в растения ДНК. Эти меры и вызывают ярость правозащитников. В этой связи нужно понять две вещи. Во-первых, патентные законы и бизнес-стратегия компании Monsanto не имеют никакого отношения к технологии генетической модификации. В мире очень много недобросовестных компаний – обвинять в этом используемые ими научные разработки не очень разумно.

противники упирают на то, что отсутствие вреда ГМО «не доказано». Оно действительно не доказано. Доказать отсутствие чего-либо, например чайника, вращающегося по орбите, в принципе невозможно. Другое дело, что верить в чайник нет никаких причин. Но речь не о том. Описанные споры концентрируются на частном вопросе и не выходят за пределы игры в «съедобное – несъедобное». При этом никто не объясняет, кому, собственно говоря, нужна генная модификация. От этого у обывателя возникает здравая мысль: если идут какие-то споры, на всякий случай ГМО лучше не покупать. Представьте, что в средние века кто-то изобрел аспирин, а его за это повесили, потому что таблеткой можно подавиться. Согласитесь, аргумент в защиту изобретателя должен строиться не на том, что подавиться можно чем угодно, и даже не на том, что аспирин – неплохое и довольно безопасное лекарство. Главное – что это первое, действительно новое, невиданное раньше средство борьбы с болезнями. Если его так бояться и так ненавидеть, то второго лекарства, не просто сбивающего температуру, а спасающего человечество от чумы, оспы, испанки, малярии или СПИДа, может и не быть.
Нам, человечеству, очень нужно развивать сельскохозяйственные технологии. Если мы ничего не изменим, то еда на планете может просто закончиться. Население Земли продолжает расти. При этом треть плодородной земли уже уперлась в максимум продуктивности – получить больше еды с единицы площади традиционными методами не получится. Полная стагнация сельскохозяйственного выхода может быть делом 30–40 лет. Сельскохозяйственный прогресс перед лицом усугубляющегося перенаселения планеты – главная причина, почему нужно поддерживать производство ГМО. Отказываясь от ГМ-продуктов, мы искусственно удерживаем ход прогресса, в котором – и это факт – наш единственный шанс просуществовать на планете не сто лет, а миллион. Отказываясь от ГМ-продуктов, мы не просто показываем кукиш Monsanto. Мы создаем общество, настроенное враждебно по отношению к прогрессу.