Сергей Кумыш о монологе крупнейшего англоязычного поэта XX века
Сборник эссе Уистена Хью Одена, недавно вышедший в «Издательстве Ольги Морозовой», мог бы стать идеальной аудиокнигой, однако начитывать ее кому-либо, кроме автора, было бы совершенно бессмысленно. Впрочем, это и вовсе невозможно – автор умер сорок три года назад. Главное, что здесь есть, и первое, что слышится, – ровный, густой, звучный голос, безостановочный монолог, не подразумевающий ответных реплик и уж тем более дальнейших дискуссий.
Оден не претендует на окончательную истину, но предлагает личный результат, оформившуюся мысль, сложившийся опыт, в первую очередь – читательский. Существует лишь один человек, с которым Оден допускает возможность противоречий – это он сам.
Вот наглядный пример: «Единственное, о чем бы я настоятельно просил любого критика, – не говорить мне, что мне следует одобрять, а что порицать». И дальше, три страницы спустя: «Когда обозреватель, чье мнение я ценю, плохо отзывается о книге, я чувствую облегчение, потому что, очутившись среди новых книг, приятно думать: “Ну вот, по крайней мере, на эту книгу можно не обращать внимания”».
Первая часть сборника – два текста, озаглавленные «Чтение» и «Письмо». По большому счету, это даже не эссеистика в широком смысле слова. Скорее, собрание наблюдений за изменчивой природой рассматриваемых процессов, где каждый пассаж, сформулированный, как правило, в одном предложении, до такой степени плотен и афористичен, что сам по себе становится состоявшимся объектом публицистики: идеальный эпиграф, самоценная цитата, удачная фраза, прибереженная, чтобы использовать ее в разговоре. Из этих пассажей не складывается единый текст, потому что их содержание само по себе вырастает в нечто большее – подобие библиотеки, уместившейся на пятидесяти страницах.
«Маколей написал эссе о Роберте Монтгомери, и мы по сей день живем с иллюзией, что Монтгомери – великий поэт».
«Степень волнения, которое испытывает писатель во время работы, гарантирует качество результата в той же мере, в какой волнение верующих свидетельствует о степени их набожности. Иными словами – почти ничего не гарантирует».
«Только незначительный талант может быть истинным джентльменом; большой талант всегда больше, чем невоспитанный человек».
«Подлинный катарсис достигается не через искусство, а с помощью религиозных обрядов и таинств. Есть и другие средства, как правило, па- губные: бой быков, футбол, плохие фильмы, войны и молодежные слеты, на которых десять тысяч девушек изображают национальный флаг».
Вторая и самая объемная часть книги – критические и литературоведческие статьи о Роберте Фросте, Франце Кафке, Уильяме Батлере Йейтсе, Кавафисе, Эдгаре По и Шекспире. Отдельным приложением дан текст предисловия к первому переводному изданию в США стихов Иосифа Бродского, впоследствии ставшего для многих, возможно, главным популяризатором самого Одена.
Будучи одним из крупнейших англоязычных поэтов ХХ века (и, судя по всему, прекрасно это осознавая), Оден общается с героями своих текстов на равных, без фамильярности и подобострастия. Учитывая масштаб каждой отдельно взятой фигуры, он не прибегает к хоть сколько-нибудь явной оценочной системе, подвергая таким образом сомнению или же сопоставляя их величие, а пытается проследить формирование дикции и мироощущения, попутно доказывая, что писать, например, «как Фрост» не то чтобы невозможно (в самой по себе имитации ничего трудного и дурного как раз таки нет), а, скорее, бесполезно.
Шекспир и Кавафис для Одена – не недостижимые литературные идеалы, а в первую очередь великие ремесленники. И такой подход делает прочтение и понимание их произведений актом куда более осмысленным, а значит плодотворным. В некотором роде он расчищает интеллектуальное пространство для самой возможности возникновения и познания других текстов и новых художников – не менее великих, не равновеликих, но в той же степени склонных к самопоглощенному труду.
Письмо и чтение, если ты видишь перед собой не далеких кумиров, а своих единомышленников (разницы между первыми и вторыми на самом деле нет, важен лишь вопрос трактовки), по Одену, сопряжены с необходимым пониманием и знанием подлинной природы существующего наследия. И это знание само по себе оправдывает любой созидательный процесс.