План, фасад
- Фотография Анна Арутюнова
Выставка Constructing Worlds, открывшаяся осенью в лондонском центре Barbican, казалось бы, посвящена сугубо академическому сюжету: взаимоотношениям архитектуры и фотографии. Но, как бывает с хорошими идеями, на самом деле она говорит о том, как живет, как меняется и чем болеет мир вокруг.
Видение модернистcкой утопии в Калифорнии: Юлиус Шульман, Case Study House №22, 1959 (архитектор Пьер Кениг).
Barbican занимает огромную территорию в лондонском Сити, которая была почти полностью разбомблена во время Второй Мировой войны и потому в конце 1950-х без колебаний отдана на откуп трем архитекторам Джеффри Пауэллу, Питеру Чамберлину и Кристофу Бону. Воодушевленные технологическими и фактурными возможностями железобетона, а также заветами Ле Корбюзье демонстрировать «сырой материал», они спроектировали комплекс из трех 42-этажных жилых башен и 13 жилых корпусов, поднятых над уровнем земли на высоту семи этажей. Постройки были объединены сетью надземных променадов, по которым и сегодня можно дойти до других составных частей комплекса: Музея Лондона, библиотеки, школы музыки и драмы, школы для девочек и арт-центра Barbican.
Слово barbecana на вульгарной латыни обозначало аванпост, застава. Где-то здесь древние римляне построили сторожевую башню, бывшую частью обширных военных укреплений Лондиниума. Если идти по лабиринту переходов комплекса в сторону Музея Лондона, то обязательно выйдешь к галерее, с которой открывается вид на развалины стены, выстроенной вокруг поселения на рубеже II–III веков н.э. И хотя современный Barbican уже давно поглощен суетливым Сити, он до сих пор остается аванпостом Лондона в самых разных смыслах. В коммерческом – как один из наиболее востребованных и дорогих на рынке недвижимости объектов, в архитектурном – как постоянный источник споров о наследии стиля брутализм, в урбанистическом – как редкий пример функционального микрорайона в финансовом сердце большого города, наконец, в культурном – как постоянный поставщик концертов, спектаклей, дискуссий и выставок.
-
Беренис Эббот документировала перерождение Нью-Йорка 30-х в город-исполин. Рокфеллеровский центр, Нью-Йорк, 1932 год.
В экспозиции были показаны работы 18 авторов с начала ХХ до начала ХХI века, демонстрирующие, сколь долгие и подчас непростые отношения связывают архитектуру и фотографию. Главный теоретик постмодернизма Фредрик Джеймисон, например, считал, что фотография способствует опасной подмене реального здания на его вымышленный образ. «Жажда архитектуры сегодня… должна быть в действительности жаждой чего-то еще. Я думаю, это жажда фотографии», – писал он в книге «Постмодернизм, или Логика культуры позднего капитализма». Грань между архитектурой и фотографией действительно оказывается очень тонка – как зрители, смотрим ли мы на снимок как на произведение искусства, на кадр с ловко выстроенными композицией и освещением, или же концентрируемся на предъявленном нам здании, улице, городском пейзаже? Фотограф тоже оказывается в двусмысленной ситуации, балансируя между непредвзятой позицией свидетеля и сообщническим желанием «сконструировать образ».Рабочий метод Беренис Эббот, чьи снимки Нью-Йорка 1930-х годов открывают выставку, подразумевает беспристрастное документирование. Она позаимствовала его у отца-основателя архитектурной фотографии Эжена Атже, с которым познакомилась в Париже благодаря Ман Рэю. Атже скрупулезно снимал улицы Парижа конца XIX века, исчезающие под напором модернизации, фиксируя городскую ткань в процессе трансформации. Точно такую же трансформацию Эббот увидела в Нью-Йорке, где величественные небоскребы комично соседствовали с захудалыми домиками, а электрические провода разрастающегося мегаполиса путались с веревками, на которых сушились чулки и постельное белье. Однако стремление Эббот к правдивости вовсе не означало спонтанности – ее снимки почти всегда заранее спланированы. Так, она знала, что сделать «Ночной вид Нью-Йорка» (1932) с тысячами светящихся во тьме окон она сможет только с Empire State Building, только в день зимнего солнцестояние и только в течение часа между 16.30 и 17.30.
Если для Эббот или ее соотечественника и современника классика документальной фотографии Уолкера Эванса фиксирование архитектурных форм и городских пространств было неотделимо от социального комментария, то фотографии Берндта и Хиллы Бехеров – это чистая, даже научная документация.
Бехеры пытались сохранить уходящие типы промышленной архитектуры второй половины ХХ века. Большинство газгольдеров, водяных башен, подъемных кранов и прочих фабричных конструкций, которые они снимали, были обречены на уничтожение. Подобно фанатичным энтомологам они фиксировали и распределяли на группы все попадавшиеся им на пути формы архитектурной жизни. Научность их затеи не могла не повлиять на визуальный язык – они смогли абстрагироваться от контекста, изолировать объект от окружающей его застройки и полностью исключить из поля зрения человека, а значит, и любой социальный, исторический и политический контекст. Вневременность – одно из их главных открытий, и неслучайно на выставке сложно отличить снимки 1970-х от снимков 2010-х.Обе традиции – типологического и социального взгляда на архитектуру – получили развитие в ХХ веке, часто переплетаясь друг с другом.
Эду Руше понадобилось пролететь над американскими городами на вертолете, чтобы запечатлеть однотипные парковки, складывающиеся на его снимках в абстрактные композиции. Стивену Шору – проехать не один километр по автотрассам, чтобы собрать коллекцию самых обыденных, похожих один на другой городских портретов. С похожей целью, создать типологию улиц, по миру путешествовал Томас Струт.Однако помимо документации и социального комментария фотография архитектуры в ХХ веке выполняла еще одну важную функцию. Она была фабрикой грез, поставившей на поток создание безупречных инсценировок нового образа жизни, где главные роли играли шедевры модернистской архитектуры и общество благосостояния.Так, фотографии Юлиуса Шульмана стали лучшей рекламой американского стиля жизни 1950–60-х годов. Он снимал дома, построенные Пьером Кенигом, Чарльзом и Рей Имзами, Фрэнком Ллойдом Райтом.
Стивен Шор проехал половину Америки, делая «портреты» улиц и заправочных станций. Стивен Шор, пересечение бульвара Беверли и Ла Бри авеню, Лос-Анджелес, 21 июня 1974 года.
Но снимал их не как неодушевленные памятники архитектуры из стекла и бетона, какими они часто кажутся сегодня, а как дома, сделанные для жизни. Впрочем, жизни, доступной далеко не всем. В этих идеальных жилищах красивые женщины с уложенными волосами болтали по телефону, сидя в дизайнерских креслах, мужчины в выглаженных сорочках работали в домашних кабинетах, из которых открывался великолепный вид на горы. Развитие этот идеализированный образ модернистской архитектуры получил в снимках Люсьена Эрве, который почти всю жизнь проработал с Ле Корбюзье, снимая его самые знаменитые проекты.На выставке показаны контактные листы, сделанные Эрве во время путешествия в Чандигарх в конце 1950-х – индийский город, ставший воплощением модернистской мечты архитектора.
Резким контрастом этим снимкам оказывается недавняя серия Ги Тиллима, в которой показаны полуразрушенные модернистские постройки Конго, Анголы и Мозамбика. Здания, которые должны были возвестить победу европейского модернистского проекта, вместо этого превратились в символы его крушения. Для него, как и для всего современного поколения фотографов, архитектура становится способом говорить на социальные и политические темы, показать ошибки прошлого и предупредить об ошибках будущего. Словом, фантасмагория архитектуры неизменно порождает фантасмагорию жизни. Или наоборот? На выставке каждый фотограф дает свой ответ.
Стивен Шор, улица Холден, город Северный Адамс, Массачусетс, 13 июля 1974 года.
На фотографиях Надава Кандера мосты и дамбы строящегося Китая выглядят будущими пирамидами пропавшей цивилизации. Надав Кандер, Chongqing XI, Chongqing Municipality, 2007 год.