Каса Форнасетти
Текст Huw Griffith и Tessa Nicholson
фотографии Tobias Harvey
.
В интерьере главной гостиной почти все место занимают диваны, а взгляды к себе притягивает зеркало в раме XVIII века.
Антураж / Городская вилла Форнасетти в миланском районе Citta Studi — это жилой музей и лучшее воплощение духа семьи, чье имя стало символом итальянского дизайна.
Мы продираемся сквозь заросли шток-роз и папоротника. Барнаба Форнасетти собирает в горсть дикую малину, и протягивает мне, идущему следом, пару ягод. Тихий двор заливает жаркое солнце Ломбардии, поют птицы, изредка доносится шум со стройки неподалеку, да треск мотороллеров с миланских улиц.
Вилла, во дворе которой мы присели и разговариваем, была построена два поколения назад, в конце XIX века. Сегодня ее стены обвиты плющом, а за этими стенами — шесть десятилетий семейной истории Форнасетти, ставшей частью истории дизайна.
Стол Riga e squadra, сделанный Барнабой Форнасетти, на котором и вокруг которого разложены предметы, нужные дизайнеру в работе, — карандаши, ручки, линейки и пр.
Об отце Барнабы, Пьеро Форнасетти, было написано немало: и о его вещах, которых насчитывается больше 11 тысяч, и о его трудном характере. Его руками беспокойный дух послевоенного итальянского дизайна 50-х — 60-х был укрощен и обрел знакомые нам черты: связь с традицией и одновременно — борьба с ней.
Пьеро Форнасетти рос в буржуазном окружении, но был достаточно смел, чтобы довериться своим инстинктам и понять, что ему нечего делать в Миланской школе искусств. Его исключили с формулировкой «за плохое поведение», но его версия случившегося звучит как приговор учебному заведению: «Они не смогли научить меня рисовать людей».
-
Он уже умел рисовать, и к тому же был наделен живым воображением, что было видно, едва он брал в руки карандаш. Ему нравились итальянские сюрреалисты, его современники. Он делал эстампы для некоторых из них — к нему в студию приходили Де Кирико, Джакома Манцу и Лючио Фонтана.
Случайно он встретился с Джо Понти, дизайнером и редактором журнала Domus, и вскоре сам присоединился к кругу избранных — художников, которыми он восхищался. Джо Понти стал для него примером мастера, большого художника, а тот ценил отличное знание Форнасетти техники литографии и гравюры.
Однажды Понти предложил ему применить технические навыки к мебели, которую собирался запустить в производство. И то, что задумывалось как эксперимент, стало modus operandi Форнасетти, идеально подойдя его любопытной, рисковой натуре.
Он стал наносить рисунки архитектурных деталей, животных, игральных карт и бабочек буквально на все, на что падал его взгляд: от банальных тарелок и блюдец до столов и стульев.
Источник самых известных своих рисунков — бесчисленных вариаций женского лица — Форнасетти нашел, листая старый журнал. Черно-белый портрет оперной дивы и актрисы немого кино Лины Кавальери в коллекции 1961 года «Темы и вариации» был повторен четыре сотни раз, и каждый раз по-другому. Форнасетти дошел даже до того, что пририсовал ей гитлеровские усики, но публика была в восторге.
Красное пианино, над которым — светильники Форнасетти. Итальянский ореховый шкаф XIX века, найденный Пьеро Форнасетти, — он был когда-то сделан для хранения длинных плащей конных карабинеров. 
Универсальность и доступность его работы сделала вещи Форнасетти бесконечно популярными по всему миру, и таковыми они оставалась на протяжении двух десятилетий — прекрасное и захватывающее время для мастера и его учеников.Плодовитость Форнасетти вместе с одержимостью собственным именем, ставшим брендом, сыграла свою роль и в жизни его семьи. Его жена, умершая лишь два года назад, тоже была художницей, но нелегко ей было найти себя в тени славы мужа. «Матери пришлось подчинить себя его характеру. У нее тоже были и талант, и образование, которые отец подавлял специфическими проявлениями своей мужественности — знаниями и кругозором. Что приводило к ссорам, во время которых они нередко кидались друг в друга чем попало», — вспоминает Барнаба.
Стены бутылочного зеленого цвета в гостиной на первом этаже увешаны коллекцией зеркал разных форм. На дальнем окне коллекция другого рода — богемское стекло, собранное Пьеро Форнасетти.А если было совсем плохо, то матери приходилось на время покидать дом, в котором все принадлежало мужу, и большая его часть была мастерской.
Барнаба же покинул дом в 19 лет, и по собственной воле. В хипповские 60-е он отрастил волосы и начал издавать собственный журнал. Трудно быть подростком-бунтарем, когда твой собственный отец — бунтарь еще больший: «Отец терпеть не мог мою прическу, потому что видел в этом желание следовать моде, а он всегда был против моды», — вспоминает Барнаба. После ряда экспериментов он и сам стал дизайнером, но начал работать с тканью.
Прошло несколько лет, и отец позвонил Барнабе сам: ему 65 и он устал. Он посвятил работе всего себя, но не справлялся с делами фирмы и нуждался в партнере, которому он мог бы доверять. А помощь была нужна: модернизм 60-х сделал украшательство ради украшательства немодным — как и работы Форнасетти.
До сих пор отношения между отцом и сыном были «сложными», а теперь им пришлось стать равноправными партнерами в компании. Эти перемены не были легкими для них обоих: «Мне все время приходилось уговаривать его. С ним было тяжело, но он любил меня — и не стал бы слушать никого другого». Семейный бизнес был на грани краха, и следующие восемь лет они проработали бок о бок, спасая его.
И все равно, когда в 1988 году Форнасетти-старший умер, сын остался не только с пустотой в сердце, но и с пустыми карманами.
Сегодня, проработав в компании 23 года, Барнаба почти восстановил семейное состояние — новые производственные линии, новые продукты, забытые рисунки из архивов, тщательно подобранные партнеры. Вилла, как часть наследия Форнасетти, стала открытым шоу-румом, в который приезжают коллекционеры со всех континентов.
В кухне — картина «Продавщица бабочек», написанная Пьеро Форнасетти в 1938 году.
В углу кухни на этажерке стоит ваза с хорошо знакомым изображением лица Лины Кавальери, на абажуре и на керамической плитке на полу — принты бабочек.
.
В офисе, который служит и студией, в специальных шкафах хранятся архивы Форнасетти.
Дом набит работами Форнасетти — старыми и новыми. Они дополняют общую картину эксцентричной элегантности — неприкрытый эксгибиционизм, максимально далекий от сухой сдержанности, которая господствует сегодня. Пропорции и перспективы искажены: дом в палладианском стиле сжимается до размеров комода, а на кофейном столике выложены золотом сардины.
Для себя самого Барнаба создал более неформальное, и тем не менее яркое окружение. Книжные полки прогибаются под тяжестью архивов — здесь хранятся бесценные рисунки отца. В гостиной архив другого рода — колоссальная коллекция дисков и проигрыватели, свидетельство другой страсти нынешнего хозяина дома.
Я вспоминаю дома моего детства, ветхие квартиры, которые живут памятью о семейных драмах и историях.
Бюро и книжный шкаф Architettura, сделанный около 1955 года, — результат сотрудничества Форнасетти и Джо Понти. Архитектурная роспись имеет свое продолжение и внутри шкафа — там изображены интерьеры здания, нарисованного на дверцах.Но здесь все держится на вневременном качестве семьи Форнасетти — твердости в каждой линии, цельности и вкусе.
Пора прощаться с Барнабой Форнасетти и его домом. В холле висит люстра, собранная из сотен ракушек каури: на почетном месте, но не привлекая к себе внимания. Это одна из работ его матери.
Ванная комната выложена плиткой с рисунками Форнасетти и декорирована керамической кошкой.
.
Барнаба Форнасетти в своем саду.
