Международники

Михаил Михайлович Белый, чрезвычайный и полномочный посол, выпускник МГИМО 1968 года. Был послом России в Сингапуре, Индонезии и Японии.

      Сирия и Украина, холодная война и информационный фронт, зоны влияния и сферы интересов. То, что происходило и происходит в последние месяцы, хочешь не хочешь сделало из людей, которые считают нужным иметь свою позицию, внештатных международных обозревателей. Устав от неразрешимых внутренних проблем, общество легко погрузилось в про- блемы внешние. Министерство иностранных дел, работа которого обычно скрыта от непосвященных, вдруг оказалось под пристальным вниманием. Международная политика вытеснила из разговоров внутреннюю. А о людях, за нее отвечающих, мы знаем гораздо меньше, чем о муниципальных депутатах или активистах. Какие ассоциации вызывает слово «дипломат»? Портфель странной конструкции. Человек в костюме и галстуке по моде 70-х. Но профессия, как говорили в тех же 70-х, престижная, и престиж ее не потерян. Сотрудники МИДа – «белая кость» чиновничества. Поступление в МГИМО для абитуриентов, точнее, их родителей – гарантия того, что жизнь как-то сложится. Конкурс туда стабильно высочайший. А кроме МГИМО в столице есть еще Дипломатическая академия МИД РФ и факультет мировой политики МГУ имени Ломоносова. Созданный предприимчивыми преподавателями на базе кафедры марксизма-ленинизма факультет международных отношений в Санкт-Петербургском госуниверситете по популярности соперничает с юридическим, выпустившим двух президентов. При этом едва ли хотя бы половина выпускников этих заведений устроится на работу в министерство. С советских времен считается, что для получения хорошей должности нужен блат: желательно родиться в семье дипломата, окончить спецшколу и МГИМО.

      Правда, это утверждение опровергает более чем сорокалетняя блестящая карьера Михаила Михайловича Белого, в 2006 –2012 годах посла России в Японии, а до этого – в Индонезии и Сингапуре, работавшего также в Китае и в постоянном представительстве СССР при ООН в Нью-Йорке. Он родился в поселке Марганец Свердловской области и, прежде чем поступить в МГИМО, год работал электролаборантом на титановой шахте и готовился. «Я сдал экзамены и поступил с приключениями: меня чуть было не отправили в только что созданный Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы, я подозреваю, хотели разбавить африкано-азиатско-латиноамериканский состав советскими студентами. Поскольку у меня были все отличные оценки на вступительных экзаменах, я уперся и отказался. Видимо, в наказание мне дали китайский язык, – рассказывает Михаил Михайлович. – Обычно студента на полгода отправляли стажироваться в страну, по которой он специализируется. Но я поступил и учился в МГИМО во времена “культурной революции” в Китае и крайней идеологической враждебности между нашими странами. Следовательно, путь в Пекин тогда для студентов из СССР был закрыт. Можно было поехать в Гон-конг, но англичане очень не любили давать визы советским гражданам. Университет с китайским языком есть еще в Тайбэйе, но лишний раз раздражать Китай, посылая студентов к его злейшему врагу, в Министерстве образования не хотели. Уже в начале 90-х будучи в МИДе директором азиатского департамента, который занимается Китаем, я способствовал началу стажировок наших студентов на Тайване». Так он оказался в первой группе советских студентов, стажировавшихся в Сингапуре, получившем независимость от Великобритании в 1965 году. Когда стажировка закончилась, он вместе с товарищем (ныне ректором Дипломатической академии МИД РФ Евгением Бажановым) остался в Сингапуре на каникулы и помогал готовить открытие советского посольства. Михаил Михайлович шутит, что так хорошо передвигал коробки, ящики, столы и стулья, что его заметили. Так или иначе, ему предложили работу, и вскоре он отправился в первую командировку в Сингапур – на пять лет. В 1974 году он вернется в Москву и будет работать в центральном аппарате МИДа до 1977-го, когда начнется его новая командировка – в Китайскую Народную Республику. «На моих глазах произошла поразительная трансформация двух стран, Сингапура и Китая, из развивающихся в передовые. Когда я первый раз оказался в Китае в 1977 году, страна оправлялась от ужасного землетрясения, и во многих районах Пекина стояли глинобитные времянки, народ жил тяжело. Фактически была всеобщая разруха. В стране только завершался период острой внутриполитической борьбы и вызванной ею ”культурной революции“. Редкие машины на улицах принадлежали чиновникам либо иностранным дипломатам, а все остальное место занимали велосипедисты».

      Схожим образом, но десятилетием раньше началась карьера другого дипломата, бывшего посла СССР и России в Германии (1990–1997), ныне профессора МГИМО Владислава Петровича Терехова. Во время учебы он стажировался в Вене и также студентом получил приглашение на работу. На его первую командировку пришлись визит Никиты Хрущева в Австрию и встреча Хрущева с Кеннеди в советском посольстве в Вене. Успешно проведенные визиты глав государств и министров вспоминает и Михаил Белый и рассказывает даже, как во время работы в Токио приучил японских коллег ставить на стол перед Сергеем Лавровым пепельницу (это в Японии, где курить нельзя даже на улицах).

1968 год, встреча премьеров Индии и СССР: Индира Ганди принимает в советском посольстве Алексея Косыгина.

Владислав Петрович Терехов, чрезвычайный и полномочный посол, выпускник МГИМО 1957 года, в 1990–1997 годах был послом СССР и РФ в Германии, профессор МГИМО.

В биографии и Терехова, и Белого командировки сменяются формулировкой «работа в центральном аппарате МИДа» – со временем она станет «ответственной работой», так карьера делится ровно на две части: жизнь в Москве и за границей. Михаил Михайлович Белый объясняет, что, как ни странно, работа в «центре», как говорят дипломаты, выгоднее с точки зрения продвижения по служебной лестнице: «когда ты за границей, перспектива твоя ясна, но ограничена. Если не происходит чрезвычайных обстоятельств, за одну командировку (три-четыре года для первой командировки, примерно пять лет для старшего звена) ты там поднимаешься, как правило, не больше чем на одну должность. В ”центре“ сотрудник заметнее начальству и тогда его шансы быстрее делать карьеру увеличиваются».

     Оба дипломата кроме знания языков говорят о владении словом как о самом важном профессиональном качестве. Это чувствуется и в разговоре с ними: оба говорят точными и емкими формулировками, подчеркивают главные тезисы. Это тот случай, когда на встречу можно вместо диктофона смело брать блокнот – мысли выражены предельно ясно, а фразы запоминаются целиком. «Дипломату для работы все полезные качества и приобретенные в вузе знания нужны и важны, но главная ценность – это специалисты со свободным владением языками, желательно одним редким (английский или другой западный – это must) и умением писать. Даже не писать, а анализировать, четко и коротко излагать мысли. Ведь мы не гонимся за СМИ, излагающими события. Для нас важно, что за этим событием стоит и какие для России могут быть последствия. Часто молодым сотрудникам доверяют составление записи состоявшейся беседы или встречи. Из этого можно сделать стенограмму, что иногда нужно, но чаще важно для доклада в ”центр“ коротко изложить содержание. Такое умение ценится», – говорит бывший посол России в Сингапуре, Индонезии и Японии. «За время работы в МИДе в первую очередь я научился работе со словом. В дипломатической практике слово имеет особый вес и особую цену. К слову дипломата прислушиваются особенно внимательно, потому что понимают, что его устами говорит государство», – вторит ему коллега.

      И Терехов, и Белый, прежде чем стать послами, возглавляли департаменты МИДа. Но несмотря на схожесть судеб и карьерного роста, несмотря на то, что оба стали послами в разгар перестройки, распад СССР они вспоминают по-разному. Михаил Белый, работавший всю жизнь с Азией, отношения с которой не претерпели кардинальных изменений, комментирует это так: «Работа дипломата – это работа, связанная с обеспечением интересов Родины. Я всегда работал на страну, а не на систему, так что глобальных перемен в моей работе не произошло. Задачи остались во многом прежними, исчезло влияние на работу идеологии». Правда, о позиции Кремля в те годы он высказывается сурово: «На какое-то время наступил период наивной дипломатии, взгляд на мир через розовые очки. Считалось, что мы больше не являемся идеологическими оппонентами Запада, становимся демократической страной и разделяем общие ценности с нашими бывшими противниками, и дальше все будет здорово и хорошо. На самом деле оказалось, что интересы обретенных нами партнеров далеко не во всем совпадают с нашими. Фактически получалось, что для того, чтобы дружить с ними, мы должны были играть по их правилам». Владислав Терехов, в качестве посла СССР и России в ФРГ игравший важную роль в объединении Германии, вспоминает об этих годах как о самом трудном моменте: «Абсурдность происходившего в нашей стране, очевидная, как нам казалось, безрассудность и пагубность принятых решений – все это воспринималось тогда как роковая ошибка, последствия которой затронут не только нашу страну, но негативно повлияют на глобальную международную ситуацию. Впоследствии об этом скажут как о геополитической катастрофе. И это действительно так. Работать нашим дипломатам в тех условиях было чрезвычайно сложно. Наши западные партнеры по договору, обещавшие в ходе переговоров, что после объединения Германии и ее интеграции в НАТО военные структуры этого блока не будут продвигаться на Восток, к границам России, своих обещаний, хотя и устных, не сдержали. Очень скоро членами НАТО стали все страны бывшего Варшавского договора, началось размещение на территориях этих государств элементов американской системы ПРО».

Александр Германович Баунов, журналист, международный обозреватель, выпускник филологического факультета МГУ имени Ломоносова, бывший сотрудник посольства РФ в Греции.

Манифестация протеста у здания посольства КНР против провокации на советско-китайской границе, 2 марта 1969 года.

      Несмотря на распад СССР, «соотечественники» (то есть русские и русскоязычные, живущие за рубежом) остаются объектом попечения МИД РФ. Михаил Белый, после ухода в отставку работающий в инспекционной группе министерства, занимающейся этим вопросом, рассказывает: «Я недавно прилетел из Киргизии, где встречался с нашими соотечественниками. Сейчас там около 400 тысяч русских, татар, башкир, дагестанцев, украинцев, объединенных в полусотню организаций. Я был на встрече с группой, в которой был даже атаман казачьего войска Семиречья. В советское время о казачестве только в учебниках да у Шолохова читал. А сейчас живьем передо мной стоял человек в брюках с лампасами и генеральской звездой на погонах. В киргизских школах, кстати, весьма популярны русские классы, в которые записываются по 40–80 учеников. Я видел там учебники, в которых каждый лист обклеен скотчем, настолько они истрепаны. В прошлом году где-то на полмиллиона долларов были закуплены и переданы в Киргизию учебники на русском языке. Все равно их пока не хватает». В странах так называемого дальнего зарубежья послы бывших советских республик сохраняют теплые отношения. Михаил Белый рассказывает о том, что в школе при российском посольстве в Японии учатся дети дипломатов из стран СНГ.

      И Терехов, и Белый высоко поднялись по карьерной лестнице МИДа к началу 1990-х, и сложная внутренняя ситуация не могла повлиять на их планы. Совершенно иначе, в том числе на бытовом уровне, ситуация обстояла с сотрудниками МИДа среднего и низшего звена. Об этом вспоминает журналист и автор книги «Wikileaks. Дипломатия с черного хода» Александр Баунов, в 1999–2003 годах сотрудник посольства России в Греции: «В советское время главной привилегией дипломатической службы был сам факт нахождения за границей, государственная монополия на заграничную деятельность. В России, соответственно, эта главная привилегия исчезла. Зарплаты на госслужбе в 1990-е были крайне низкие. И среднее поколение ушло в частные компании, в бизнес. Тогда это было и перспективнее, и интереснее, и престижнее». Тем же, кто остался на госслужбе, оставалось надеяться на заграничные поездки: «Стодолларовые зарплаты в 1990-е в госаппарате были нормой. Зато хорошо оплачивались командировки – нельзя же выглядеть, как африканцы. В каком-то смысле советские посольства жили скромнее, чем российские. Автомобильный парк в 90-е усилился: там больше не держали из патриотических соображений ”Волги“, ”Чайки“ и ”Жигули“, а покупали нормальные ”Мерседесы“ послам и ”Ауди“ или ”Форды“ секретарям. Советская дипломатия страшно экономила на  съеме квартир, всех старались загнать в советскую собственность. Молодые дипломаты жили практически в коммуналках, но это никого не волновало: ну и что, пускай в подвале, пускай таракан экзотический пробежал, зато вышел на улицу, а там свободный мир, купил кассетный магнитофон, и вообще все тебе завидуют. В 90-е уже не было такого, и людям снимали квартиры».

      Отток кадров вынудил МИД проще относиться к приему на работу: «Стали вербовать людей со стороны, забыв о рисках. Потом, какие риски? Мы же тогда считали себя союзниками с Западом. И люди очень просто попадали в МИД. У нас на филфаке МГУ просто висело объявление: идет набор людей с языками. Меня в дипслужбу позвал Владимир Петрович Лукин, бывший тогда главой комитета по международным делам Госдумы. Он возглавлял делегацию, которая отправлялась в Афины учиться демократии. Там, конечно, были какие-то переводчики от греков, но Лукин хотел иметь своего человека. Новогреческий я знал не очень хорошо, но нагло согласился. Уже в Афинах он почему-то решил, что я выхожу за рамки переводчика, и как раз такого человека не хватает на греческом направлении МИДа. Я думал, что он сказал и забыл, а он год это дело пробивал. За взаимодействие с Думой в министерстве тогда отвечала Валентина Ивановна Матвиенко, и ее как раз готовили в послы в Грецию. Она сначала упиралась: ”Давайте экономистов, зачем нам гуманитарии“. За этот год я прошел проверку. По идее, за мной должны были наблюдать, но, видимо, делали это не очень пристально: они не заметили, что я успел съездить поучиться по стипендии в Германии. Что с точки зрения сегодняшней или советской ситуации удивительно. Тогда никому это не приходило в голову: было понятно, что старая матрица вражды с Западом не работает, а новая еще не выработалась».

    Непосвященному человеку кажется, что любой дипломат должен стремиться к назначению в Европу или в США, а к тем, кому приходится работать в Африке, отношение обычно ироничное. Но Баунов замечает: «Работа в ”третьем мире“ имеет свои преимущества. Что такое украинский или русский дипломат в Париже или в Мадриде? Человек, которому надо пробивать себе дорогу. Примерно то же, что средней руки госслужащие в этой стране, low-middle-class – по зарплате, по тому, где он живет и как он одет. А что такое украинский или русский дипломат в Яунде? Это серьезный человек, член очень сплоченного белого экспат-коммьюнити. И я знаю людей, которые из Африки или Южной Америки вылезать не хотят. Кто тебе наймет в Париже виллу с прислугой? Будешь жить в маленькой квартире и стиральную машину покупать на свои деньги. А в Африке и Латинской Америке почти все люди этой специальности имеют прислугу». Вообще Баунов, часто и метко критикующий нынешнюю власть, неожиданно лестно отзывается о МИДе: «Дипломаты – прагматики, отстаивающие интересы своей страны, а не политического режима. Коррупционная составляющая в посольствах небольшая, посол же не принимает решения непосредственно. Чуть больше ее в консульской работе, где визы и турфирмы, но в целом МИД – это одно из самых некоррумпированных учреждений. Все понимают, что за тобой следят и ФСБ, и иностранцы. Была, правда, веселая история про последнего советского посла в Мексике, продвинувшего на наш рынок мексиканские сериалы. После выхода в отставку он остался в Мехико, оказавшись довольно состоятельным человеком. Но это была уникальная ситуация, связанная с переходным периодом». А я думаю о том, что когда вместо почти нормального капитализма вдруг оказываешься в мире мрачной романтики а-ля Че Гевара и Каддафи, скучные слова вроде «прагматик» начинают вызывать странную симпатию. Как и чемодан с замочками типа «дипломат».